Кабинет психоанализа RSI

Айтен Юран

«Ожог смыслом» или касание мыслью сексуального

Нанси Ж.-Л.

Книга Нанси Ж.-Л. Сексуальные отношения?

Опубл. в книге Нанси Ж.-Л. Сексуальные отношения? СПб: Алетейя, 2011. 128 с. Пер. с фр. А. Черноглазова; под ред. В. Мазина, А. Юран.

«Ожог смыслом» — это сочетание слов появляется в ткани дискурса Нанси. Заимствовано оно у Пауля Целана. Пожалуй, трудно найти более точное выражение тому эффекту, которое производит письмо Нанси. Это письмо предстает неким оплотненным присутствием в этом мире, своего рода препятствием: натыкаешься на герметичную ткань текста, настоятельно требующего дешифровки. Эта языковая ткань не находится в застывшем состоянии, она провоцирует дальнейшее движение в готовности к порождению новых смыслов, к производству новых эффектов. Это как высказывание, эффекты которого сохраняются бесконечно долго после его выброса в этот мир, в следах от миновавшего присутствия которого, как об этом говорит психоаналитический опыт, и происходит само конституирование субъекта. Впрочем, быть может, и само письмо Нанси предстает как виртуозный отклик на вопрошание Поля Валери: «может ли опыт боли быть переведен в опыт мысли?». Это вопрос о возможности схватывания в слове опыта тела — опыта сексуального. Или, быть может, это письмо — эффект (от) одного высказывания Фрейда, которое для Нанси предстает самым чарующим и самым решающим высказыванием, — а именно: «психика протяженна: но ничего не знает об этом»?!

Письмо Нанси необычно. Во многом Нанси предстает изобретателем нового кода, суть которого хорошо схватываема его же неологизмом — excrire, своего рода вы-писыванием или записью во внешнем, записью, приходящей извне или выписыванием того, что носит характер овнешненного. Парадоксальным образом это вы-писывание во внешнем становится письмом в движении к телу, которое экспонируется, бытийствует на границе. Самим актом выписывания в риторике повторяющихся фигур оно доходит до пределов. Письмо Нанси и предстает письмом в повторяющемся касании к пределам. Касание — важнейшее понятие словаря Нанси. В тексте Corpus это понятие претерпевает грамматические поломки, застывая, например, в возвратной форме в отношении к другому «se toucher toi» или отливаясь в существительную форму «le toucher» или в само-себя-касание «un se toucher soi-meme». При этом Нанси настойчив в том, что этот акт касания в письме отнюдь не предстает как наделение значением, это не акт означивания, точно также как это не констатация невозможности этого означивания и схватывания в слове опыта сексуального, своего рода смирения перед пределом. Напротив, Нанси настойчив в этом столкновении с границей, само признание которой иногда оборачивается запретом на мысль. Жест касания подразумевает какой-то бесконечный процесс раздвигания (ecartement) пределов. Письмо становится «жестом прикосновения к смыслу». Но этот жест прикосновения, по мысли Нанси, не имеет целью экстаз смысла или экстаз плоти. Касание границы, границы смысла, границ чувственности — это бесконечное повторяющееся касание другого, как в телах любовников, которые «пресуществляются, но соприкасаются, возобновляют без конца свое опространствование, удаляются, адресуются друг (к) другу». Говоримое Нанси предстает не просто как способ концептуализации наслаждения, при всем том, что он остается верным тому сексуальному, которое усматривает во всех языках. Вопрос чрезвычайно важный для него — как предохраниться от наслаждения, того наслаждения, которое, например, прошивает текст Джойса [I], проходит насквозь?! В этом касании «ничто не проходит насквозь». Нанси говорит, что само утверждение о невозможности наслаждения становится своего рода контрацептивом «…в порядке предохранения от концептуализации наслаждения, то есть призыва постигать его немыслимым, постигать его в неконцептуальной, непонятийной форме». Необходимо предохраниться и от самой идеи немыслимости наслаждения.

В одной из бесед Нанси заговорил о своем страхе, вызываемом как самой невозможностью письма, так и возможностью писать километры текста. Нейтрализовать этот страх ему позволил момент, когда он, по его словам, смог обрести «зацепку», имеющую отношение к чему-то другому, нежели язык. Послушаем Нанси: «говорить начинаешь только при контакте с произведением искусства, а не находясь перед ним. Находиться перед чем бы то ни было – то же самое, что строить дискурс «о»…» [1:254]. Это чрезвычайно важная мысль. Нанси не пытается строить дискурс «о», находясь перед тем, о чем говорит, для него невозможен дискурс вне контакта, вне касания, вне отношений…

Говорить в отношениях

Итак, «допустим, мы будем писать не о теле, но само тело». С этого допущения, своего рода позволения на слияние письма с телом, Нанси начинает размышления в Corpus. Нанси пытается говорить не о наслаждении, он пишет само наслаждение. Excrire. Буква, втиснутая в поверхность опыта тела, оставляет сверкающий след, отныне делая невозможным внешнее, становясь своего рода оплотненным присутствием эффекта совокупления слова и избыточной жизни тела. Этот след предстает как формирование зоны пустоты, щели, отверстия. Нанси в жесте прикасания конституирует разрывы, бреши в привычных дискурсах о сексуальном, раздвигая однозначность их пределов, однозначность границ внешнее/внутреннее, подобно опространствлению тела в касании. Это отодвигание в духе логики тела, пустот эрогенных зон, у которых границы проблематизируются, одновременно становясь максимально насыщенными и напряженными, являясь средоточием интимности в выворачивании на другого или экстимности, говоря словами Лакана. Да и само слово, по мысли Нанси, телесно: до тех пор, пока оно не поглощено без остатка смыслом, слово «…остается в своей основе протяженным, находясь между словами, стремясь к ним прикоснуться, но при этом, не присоединяясь к ним…» [2:101]. Слово само предстает протяженной пустотой, готовой к непривычным смысловым наполнениям. Прикасание означающих, их слияние, способ спаривания бытия и сущего, совокупление букв с плотью, которое приводит к переливанию сексуальности, осеняющей и оживляющей мертвую букву… Каким же образом осуществимо это подвешивание смысла?! Как воспрепятствовать процессу окончательного укрощения (утопления, умерщвления) слова смыслом? В чем особенность способа, изобретаемого Нанси? Каким образом осуществляет он перевод опыта тела в слово, сексуального в мысль? Каким образом ему удается прикоснуться к тем основаниям человеческого бытия, в которых не так легко дается прямой взгляд, а произнесенное слово, порой, отзывается гулкой тишиной? Какие объятия языка он готовит для схватывания сексуального?

Да, наслаждение не терпит слов. Язык становится слишком беден: все его уловки по метафоризации, изливающиеся через край, в прикосновении к средоточию невыразимого, почти бессильны. Это знание, которое мы, как кажется, уже усвоили, обреченно останавливаясь перед этими пределами. И вроде бы Нанси с этим согласен. Ни рассказать об этих отношениях, ни рассчитать их, ни «донести» о них нельзя. О них нельзя составить рапорт, отчет (фр. rapport), разве что, по мысли Нанси, в случае крайней необходимости в юридической или полицейской практиках. Но Нанси делает следующий ход: да, сексуальное не пишется, и он в этом согласен с Лаканом, сексуальное не знает своей буквы, сексуальное вне письма. Оно — в отношениях! И это — важнейшая фигура мысли Нанси.

 

Фрагмент статьи. Полностью статья представлена в формате PDF.